Виктор Рискин. Книга в одном экземпляре

 Очерки для сборника «Имена и времена»

«Я так думаю» -  так была озаглавлена  авторская колонка в «Челябинском рабочем», где Виктор Маркович Рискин  проработал почти 17 лет. Так он назвал и свою книгу, которую выпустил в единственном экземпляре.

Тираж для себя

Честно признаюсь, что таких книг три. С директором типографии Олегом Трифоновым мы решили, что эксклюзивный тираж в один экземпляр будет не совсем справедливым и втайне от папы я заказал еще два издания. Для себя и для Олега. Автор так и не узнал об этом, поэтому он и написал в предисловии, что выпустил книгу, которую гарантированно никто не купит, потому что он ее не намерен продавать.

«Издать тираж и ждать, покрываясь краской стыда и позора, когда кто-то приобретет несколько экземпляров!? Нет уж, увольте, – объяснил Виктор Маркович в предисловии. – Я подготовил ее для сугубо внутреннего пользования – для домашних. Кто захочет, тот откроет, а не захочет, пусть себе лежит, не занимая много места».

В этой книге 163 страницы  разных историй. О некоторых я и хочу поведать в вольном пересказе. И  о тех, что не были опубликованы. Это не мемуары, скорее, сборник публикаций в областной газете, если быть уж совсем  точным – авторских колонок. Папе было приятно, что его считали одним из самых читаемых колумнистов, наряду с Михаилом Фонотовым, Айваром Валеевым и Андреем Сафоновым.

Журналистика без выбора

В Челябинске семья Рискиных оказалась уже после войны. Сначала были эвакуированы из Херсона в Энгельс. Потом уехали в Одессу, где Виктор пошел в школу, но уже через три года запросился к бабушке-дедушке, которые к тому времени обосновались в Челябинске. Его папа, Марк Владимирович, погиб в разведке под Ленинградом еще в феврале 1942-го…

Рожденный за два месяца до начала войны, Виктор потом узнал, что его мама, Ида Леонтьевна, вместе со своей подругой, у которой тоже на руках был малыш, договорились, что в случае невозможности эвакуации они вдвоем, прижав к себе детей, прыгнут с моста в Днепр.

На вопрос, почему он стал журналистом, Виктор Маркович отвечал в свойственной ему манере: «Другого выбора не было. Учился я крайне плохо, даже отвратительно». Тут надо оговориться: он всегда был предельно  самокритичным и  самоироничным, что удивляло очень многих.  И всю жизнь много читал, став настоящим книгоглотателем. В восьмом классе его сочинение о том, как он провел лето, учительница забраковала, заявив всему классу, что Рискин переписал Горького. Вызванный в школу дедушка объяснял, что летом они действительно ездили на море в Одессу и в сочинении все изложено, как и было. На просьбу класса зачитать его вслух, педагог с той же безапелляционностью заявила: вам так никогда не написать! И поставила четыре с минусом, объяснив, что ошибок в тексте  была масса.

В десятом классе он ушел из школы и стал работать на мебельной фабрике. К слову сказать, из школы он уходил дважды: учеником и педагогом. Дипломированный учитель, выпускник Саратовского пединститута в школе работать не смог. Его терпения хватило ровно на две недели. Это кажется странным, потому что позже он долгие годы проработал в школьной «ТиН-газете» наставником, открыв дорогу в журналистику многим одаренным ребятам.

Обидно за страну

В его послужном списке после челябинского «Комсомольца» были «Уфалейский рабочий», «Стальная искра» в Аше, «Кыштымский рабочий» и, конечно, «Челябка». Нас часто сравнивали с семьей военного, узнав о многочисленных переездах. Но мы ездили вслед за мамой. Она ставила производство на мебельных фабриках Уфалея, Аши и Кыштыма, а папа в каждом из этих городов находил интересных героев для публикаций, писал  о проблемах, о которых нельзя было молчать, объяснял, почему нельзя так жить и доказывал право каждого на свое мнение.

Каждый город, где он жил и работал, становился  для него родным. Помню, как после фильма Андрея Лошака, который в своей версии про инопланетянина Алешеньку выставил Кыштым городом пьяниц и бомжей, он не находил приличных слов. Подобно Павлу Верещагину, которому за державу было обидно, он  наутро разразился гневной отповедью в адрес столичного коллеги. Текст в «Кыштымском рабочем» стал сродни пионерскому горну, разбудившему в кыштымцах такой же праведный гнев и такие же патриотические чувства. Столь же искренне он рассказывал о докторе Александре Плешкове, приезжавшем в Уфалей, о его чудо-лечении и семейных бедах.

Компот для тенора

Людмила Лядова, Евгений Весник, Евгений Беляев, Иосиф Кобзон… Будучи редактором «Стальнушки», Виктор Маркович застолбил за собой право на встречи со звездами сцены. Причем практически все композиторы, артисты и поэты завершали интервью ужином в нашей квартире. За исключением Иосифа Давыдовича.

Я был очевидцем ужина-беседы с Евгением Беляевым, солистом ансамбля песни и пляски Советской армии.  Папа к встрече подготовился. Для артиста накрыли стол и открыли окна, чтобы соседи могли позавидовать акапельному пению. Но едва не случился конфуз. Евгений Михайлович припал не к бутылке вина, а к трехлитровой банке с холодным вишневым компотом. И тенор засипел, выдавая какое-то бульканье. Но профессионализм и отобранная банка с компотом сделали свое дело. Из окна четвертого этажа на весь квартал понеслось: «Скажите девушки подружке вашей…». А на следующий день он уже выступал для всего города. Расставаясь, народный артист СССР Евгений Беляев сказал папе: «Виктор, обо мне писали многие. Но ты единственный, кто побывал на моем концерте».

…У Виктора Марковича над рабочим столом висел листок с фразой Вольтера: «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать». А в своих материалах он цитировал высказывания философов, историков и писателей. Он действительно знал наизусть Есенина, Блока, Маяковского и Пушкина и читал их со сцены. Ему не надо было заглядывать в словари, чтобы привести фразу Ключевского, Стендаля, Гашека, Чехова или Тургенева. Их произведения и стали его языком. И по-другому он не мог ни говорить, ни думать.

Марк РИСКИН