Бумажную журналистику лучше назвать журналистикой мысли

У Владислава Фронина, главного редактора «Российской газеты», 21 апреля юбилей. 70 лет. Из них 28 лет он на капитанском мостике — сначала в «Комсомольской правде», а теперь в «РГ». В журналистском сообществе за Фрониным давно и прочно закрепилась репутация мастера на самые разные придумки, которые охотно используют коллеги из других СМИ.

Несколько лет назад коллега и товарищ юбиляра Владимир Снегирев взял у него большое интервью. Публикуем их разговор.

ШЕСТОЙ ЭТАЖ

(«Комсомольская правда»)

В журналистике мы практически одного призыва. И оперились в одном гнезде. И по жизни не раз шли рядом. Но вот чего никогда не было — так это чтобы я брал интервью у своего товарища и коллеги. Напрасно.

Я надеюсь, что и вы, познакомившись с этим текстом, согласитесь со мной.

Снегирев: Если считать вместе «Комсомолку» и «РГ», то главным ты трудишься едва ли не больше всех других столичных редакторов. Наверняка за эти годы у тебя сформировались какие-то основополагающие принципы руководства газетой, свой внутренний кодекс. Можешь назвать основные положения?

Фронин: Если иметь в виду «РГ», то — это подбор заместителей. Они должны быть умнее тебя, каждый в своей сфере. Ты же должен быть человеком, которого они, по крайней мере, понимают и к которому прислушиваются. Замы должны быть компетентными и авторитетными людьми, с широким кругом связей. Каждый из них в свою очередь обязан привести за собой высокопрофессиональную команду журналистов. Как правило, я им не навязываю свои кадровые предпочтения, каждый зам поступает самостоятельно, он как бы делает свою часть газеты. Я оставляю за собой политическое руководство.

Следующий принцип — это создание настроения в коллективе. Если журналисты будут пребывать в состоянии постоянного творческого куража, если в редакции будет здоровая атмосфера, то и газета получится как минимум не скучной.

Далее. Надо таким образом выстроить отношения с властью, чтобы минимизировать возможные репутационные потери. Я для себя это формулирую как «правило Инны Руденко». Однажды на летучке в Голубом зале «Комсомолки» она сказала: «Лучше чего-то не напечатать, чем что-то напечатать». То есть лучше какую-то тему обойти и ничего о ней не сказать, чем дать публикацию, которая нанесет репутационный урон,  и от него потом долгие годы не отмоешься.

Четвертое. Это простое, но важное правило, которым, как мне кажется, должна руководствоваться любая газета: находиться на определенном расстоянии от власти. Как от огня. Слишком близко — обожжешься, слишком далеко — будет холодно. Иной раз бывает соблазн — подсказать со страниц газеты, как провести, скажем, избирательную кампанию. Но по здравом размышлении понимаешь: а вдруг чиновникам это так понравится, что они задушат и меня, и газету в своих объятиях. Да, это очень важно для главного редактора — быть на определенном расстоянии от власти. Давай вспомним, в чем была беда партийной журналистики? Вернее, одна из бед. Главный редактор «Правды» — член ЦК и даже кандидат в члены Политбюро. То есть он был интегрирован во власть и таким образом становился соучастником и заложником всех ее решений.

Считается, что любая качественная пресса должна быть оппозиционна к власти. Но мы ведь официальная правительственная газета. Фрондировать независимостью нам ни к чему. Надо учитывать свой статус. Соблюдать баланс.

Снегирев: Можно ли сказать, что, став в начале 70-х годов стажером «Комсомольской правды», ты сформулировал для себя цель возглавить газету? Если нет, то вспомни, какими были твои первоначальные амбиции.

Фронин: Мои первоначальные амбиции заключались в том, чтобы попасть в «Комсомолку». Студент 4-го курса Казанского университета, приехал на практику в Москву. На вокзале сдал чемодан в камеру хранения, нашел улицу Правды, с раннего утра стал названивать в редакцию. Но только в час дня дозвонился, и меня пустили внутрь.

Отдел писем, где я практиковался, находился напротив той комнаты, где сидел «Алый парус», а чуть дальше, почти у центрального холла, был рабочий отдел. Я уже не помню, каким ветром меня первый раз туда занесло. Но ребята из рабочего отдела сразу взяли стажера в оборот.

Вернулся в Казань. Стал кандидатом в члены КПСС. Я еще и диплома не защитил, когда 1 апреля 1974 года меня зачислили в штат газеты на должность стажера. Амбиций особых у меня не было.

Я довольно быстро прошагал по должностным ступеням рабочего отдела: стажер, корреспондент, зам. редактора отдела… Потом как-то так неожиданно наступил период, когда все прежние мэтры ушли. У меня открылся путь к должности редактора отдела, члена редколлегии «Комсомолки». А это уже была должность номенклатурная, высокая. Но тут случился прокол, редактором утвердили другого человека. И я, честно сказать, обиделся, да так сильно, что даже написал заявление об уходе и пытался покинуть шестой этаж.

Снегирев: Что-то я не помню этого. Ты что же, договорился тогда с другой газетой?

Фронин: Да, я спустился этажом ниже, туда, где размещалась «Социндустрия», они согласились меня взять. Обида была страшная: как же так, я вырос в этом отделе, прошел там все ступени, а редактором поставили человека со стороны, только что появившегося на этаже. Но, к счастью, нашлись в редакции люди, которые со мной правильно поговорили. И с редактором новым мы тоже нашли общий язык. Кстати, потом ни разу в жизни ни я его не подводил, ни он меня. Это тоже был определенный урок.

Меня спасло правило, сформулированное опять-таки Инной Павловной Руденко, которая говорила: «В «Комсомольской правде» можно быть или очень талантливым журналистом, или очень порядочным человеком».

Мне повезло еще и потому, что на шестом этаже я начинал в отделе писем, рядом с Графовой и рядом с «Алым парусом» Юры Щекочихина, то есть как бы в гуманитарном блоке, а потом попал в рабоче-крестьянский блок. Оказался крещен и там, и здесь. Это были два крыла журналистики. Я умел ладить и с тем, и с другим. Это оказалось полезным впоследствии, когда меня назначили ответственным секретарем газеты.

Снегирев: По-моему, это 1980-й год, так? Коля Боднарук уезжает собкором в Австралию, а ты, уже, будучи редактором рабочего отдела, членом редколлегии «КП», приходишь ему на смену…

Фронин: Да, именно так и было. В редакции проходил новогодний вечер. И только что назначенный главным редактором Геннадий Николаевич Селезнев отводит меня в сторону: «Владислав, ты готов идти ответственным секретарем?». Я был поражен. Мы никогда не работали вместе, он меня совсем не знал. И вдруг такое предложение. Я как бы заново родился, это был следующий виток в моей жизни — работа ответсеком при Селезневе, при полном его доверии.

Снегирев: В 1986 году ты согласился с предложением перейти на работу в аппарат ЦК комсомола. Ты сам захотел этого — с тем, чтобы потом вернуться в газету уже главным? Что дали тебе эти два года, проведенные вдали от шестого этажа?

Фронин: Я был первым замом у Селезнева. Существовали неписаные правила, по которым строилась карьерная жизнь. Поэтому, когда первый секретарь ЦК комсомола Виктор Мироненко предложил мне стать заведующим отделом пропаганды, я отказываться не стал.

Не будем лукавить, я прекрасно понимал, что иду в аппарат с тем, чтобы в будущем, если все сложится нормально, сменить Геннадия Николаевича на посту главного редактора. Об этом вслух никто не говорил, но это подразумевалось само собой.

Теперь о том, что мне дали те два года. Во-первых, я испытал на своей шкуре, что такое газетная критика и что это за люди — «журналюги». Помню, как «Известия» раскритиковали меня за неумелую, слабую работу с «неформалами». Фамилия «Фронин», набранная известинским шрифтом, с язвительными комментариями — эта картина до сих пор сохранилась в памяти. И обида! Ну, сволочи, ну ведь переврали же все. Ну, я им! А что им? Против советских «Известий» не попрешь… Вот теперь я думаю, каждому журналисту надо такое пережить — очень по-лез-но! Прививка против вируса безответственности действенная. И о свободе слова лучше понимаешь.

Во-вторых, я понял, как работает аппарат, как внутри него выстраиваются отношения, как он взаимодействует с внешним миром. Это оказалось очень полезным для будущего. Когда я стал главным редактором «Комсомолки», да и потом, когда занял должность главного редактора «РГ», я прекрасно понимал, как то или иное событие, тот или иной факт будут истолкованы «наверху». В ЦК партии, в ЦК комсомола, в администрации президента, в аппарате премьера.

Снегирев: А как происходило твое возвращение на шестой этаж? Были подковерные интриги? Рассматривались ли другие кандидаты на должность главного?

Фронин: Нет, все решилось достаточно просто и безболезненно. Постановлением ЦК КПСС Селезнева перевели руководить «Учительской газетой», а я вернулся на улицу Правды.

К тому времени я уже усвоил одно из правил шестого этажа, согласно которому в первый год главного редактора с должности снять не могут, поэтому именно в первый год нужно заработать максимальное количество очков для газеты.

Но не прошло и года, как мне позвонил Мироненко. Оказывается на Старой площади «гулял» проект постановления секретариата ЦК КПСС о моем снятии с работы. Как мне сказали, это была инициатива Егора Кузьмича Лигачева, он давно терпеть не мог «Комсомольскую правду», считая ее газетой «вредной». Но времена уже были другие, и на мое счастье, нашлись люди, не побоявшиеся вступиться за главного редактора. Нашего сотрудника Павла Вощанова (будущего пресс-секретаря Ельцина) избрали делегатом первого съезда народных депутатов. Гласность набирала силу, а партийные органы, наоборот, ее теряли. Не так-то просто было в этой ситуации сместить редактора — без учета мнения коллектива, без оглядки на многомиллионную читательскую аудиторию.

Снегирев: Скажи, а как ты разруливал свои отношения с фрондой, то есть с теми людьми в редакции, которые тебя подталкивали к большей смелости, к большей остроте? Я по себе, по собственному опыту в «Собеседнике» той поры, знаю, как это непросто — с одной стороны, хочется быть демократом, либералом, с другой — нельзя переходить грань, за которой «желтизна», вконец испорченные отношения с властью, проблемы…

Фронин: Мы оба прекрасно помним, что в «КП» всегда существовало два крыла. Первое — его можно назвать демократической интеллигенцией. Тот же «Алый парус». С другой стороны существовали рабочий и сельский отделы, журналисты «от земли». Я всю свою жизнь — и в «Комсомолке», и в «РГ»  — опирался на оба этих крыла. Никогда не понимал и не признавал экстремизма, который иной раз проявлялся там или там. Крайности всегда опасны. Для меня важен был подход Саши Афанасьева, который придумал «Римский клуб», такую площадку для дискуссий, где могли общаться, обмениваться мнениями и наши партократы, и диссидент Владимир Максимов.

Конечно, в редакции были люди, в чем-то гораздо способнее меня. Я же старался всех этих людей объединить в одну команду, и до определенного момента мне это удавалось. А ведь каждый из них был крупной личностью. Валерий Симонов и Владимир Сунгоркин — будущие главные редакторы «КП», Дима Муратов — впоследствии главный редактор «Новой газеты», Саша Куприянов — главный «Вечерки», Сережа Кушнерев — будущий телеталант, Игорь Коц — возглавил «Советский спорт», Азер Мурсалиев — шеф-редактор «Коммерсанта»… Все тогда сидели за одним столом редколлегии, были единой командой. И я помню фразу Василия Михайловича Пескова, который уже позже, в непростую пору акционирования газеты, сказал: «Если бы у меня был материал, я доверил бы его Фронину. Если бы у меня был рубль, я доверил бы его Сунгоркину». В итоге рубль взял верх… Я проиграл…

Снегирев: Ну, вот мы и подошли к финишу твоей карьеры в «КП». Для меня до сих пор загадка: отчего почти все предыдущие главные уходили из газеты либо наверх, либо на подобные уровни, ты же ушел в никуда. Что произошло?

Фронин: Произошло то, что я совершил серьезные управленческие ошибки.

Начнем с того, что пришел рынок, о котором у большинства из нас были самые смутные представления. Газету стали акционировать. Коллектив решил, что отныне главного редактора следует избирать, и вскоре состоялись эти выборы, на которых у меня были очень серьезные конкуренты. Я победил, внешне все оставалось по-прежнему, хотя внутри редакции происходили непростые процессы, ведь теперь, получив самостоятельность, мы должны были сами заниматься всеми издательскими функциями: продажей своей продукции, аккумулированием денежных средств, рекламой, пиаром и пр. Рядом с редакцией, естественно, формировалась другая важная структура — дирекция,  которая взяла на себя все эти функции. И все, что касалось денег, перетекало туда. Я упускал финансы.

Снегирев: Что же здесь удивительного? Это ведь совершенно разные профессии — редактор и директор.

Фронин: Правильно, разные. Но в тот момент, упуская финансы, я не смог оставаться первым руководителем. Власть переходила к директору, которым был Володя Сунгоркин. Это был очень непростой период в моей жизни. Задним числом сознаю, что допустил тогда много ошибок, эмоции иной раз брали верх над рассудком.

Каждая планерка превращалась для меня в прямую открытую критику. Конечно, все это действовало на меня не лучшим образом, я постепенно уступал инициативу — и финансовую, и управленческую, и творческую.

Словом, наступил момент, когда надо было покидать этот корабль. Сунгоркин, вручая мне на прощальной редколлегии большой букет цветов и кинокамеру, сказал: «Эпоха Фронина закончилась». Как бы ни горько это было сознавать, но он был прав. В «Комсомолке» она действительно закончилась. Я проиграл. Помнишь те слова Пескова: «Если бы у меня был материал, я бы доверил его Фронину, а если был бы рубль, я доверил бы его Сунгоркину»? Рубль взял верх, наступило другое время.

Снегирев: И ты ушел в никуда?

Фронин: Я остался председателем совета директоров. У меня была зарплата, за мной на определенный срок закрепили машину, выделили комнатку на шестом этаже напротив туалета… Ясно было и мне, и бывшим коллегам, — что все это временно, что надо уходить по-настоящему.

Трудный был период. Я теперь это знаю: если ты побывал главным редактором крупного издания, то потом вряд ли можешь рассчитывать на чью-то помощь или поддержку. Люди, которые вчера были твоими авторами, считались твоими друзьями, теперь говорят: извини, старик, но в моей кибитке для тебя места нет. Или другой вариант: мы подумаем, позвоним… Но звонков нет, полное молчание со всех сторон.

Вдруг неожиданно позвонил человек совершенно не из обоймы, Юра Сизов — когда-то он работал зам. генерального директора ИТАР—ТАСС, а в тот момент формировал исполком политического движения «Наш дом — Россия». Он сказал: пойдешь пресс-секретарем к Черномырдину в НДР. Звучит — партийный пресс-секретарь Черномырдина! Многим казалось, что это будет распил избирательных фондов, но я был совершенно не допущен к финансовым потокам. Я настолько был неопытен, честно признаюсь, что не понимал, когда мы приходили к руководителю того или иного СМИ, отчего это он так говорит: «Рад вас видеть, садитесь. Коньяк или? Ну, так, сколько у вас и какой процент?».

Снегирев: А ты не брал?

Фронин: А я не брал, у меня голая идея была. Но коль скоро я не был допущен к финансам, то все мои идеи рубились на корню. Все упиралось только в деньги. А у меня ни копейки.

Снегирев: Ты год так проработал?

Фронин: Год в НДР до тех выборов, когда мы бесславно проиграли Думу. Но, конечно, все не бесполезно. Я увидел изнутри уже новый мир, новый аппарат, более циничный, более расчетливый. Аппарат «демократических победителей». Те неформалы, которые были вчера на митингах против КПСС, заняли партийные кабинеты. Так я увидел новых реальных лидеров.

Снегирев: С «Комсомолкой» уже было все порвано.

Фронин: В «Комсомолке» я оставался членом совета директоров. Симонов главный редактор. Сунгоркин на своем посту. Там все шло уже к тому, к чему потом пришло. А мне раздался звонок от Анатолия Петровича Юркова: «Приходи». Юрков был в тот момент главным редактором «Российской газеты». И взял меня своим первым замом. В «РГ» все смотрели, что будет, вот придет Фронин с комсоправдинской закваской и начнет здесь все крутить по-новому. Конечно, Анатолию Петровичу было не очень ловко, что у него появляется такой первый зам.

Снегирев: Сильный первый зам…

Фронин: Не буду говорить про себя — сильный. Неудобный первый зам. А Петрович пошел на это.

Снегирев: Ты работал долгое время главным редактором, привык уже к этому, был большой фигурой, а тут —  зам, не обидно было, дискомфорта не ощущал?

Фронин: После того года, когда полностью все замолкло…

Снегирев: За год ты уже сильно обломался…

Фронин: Все уже сильно обломалось, все перегорело. Я пришел замом к Юркову и дал себе слово: несмотря на все провокации никогда в жизни не сделаю ни одного шага, не скажу ни одного слова против главного редактора. За все время, надеюсь, он это подтвердит, ничего плохого не сделал. И даже когда сменил его на посту главного редактора, то не подсидел его, и совесть моя чиста.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА УЛИЦУ ПРАВДЫ

(«Российская газета»)

Снегирев: Мы подошли к тому рубежу, когда ты был утвержден в должности главного редактора правительственной «Российской газеты». От кого исходило предложение занять высокий пост?

Фронин: Нас проверяла комиссия Минпечати, ее возглавлял Александр Горбенко. И скоро всем стало ясно, что он не просто проверяющий, а человек, который, вполне вероятно, вскоре встанет у руля «РГ». Для меня было полной неожиданностью, когда однажды он пришел ко мне в кабинет, сел напротив и сказал: «Как ты отнесешься к тому, что тебе предложат пост главного?». Я растерялся. Все это было для меня полной неожиданностью.

Снегирев: Ну, да, одно дело возглавлять «КП», особенно в период безудержной свободы слова и гласности, и другое — встать у руля официального органа. Наверное, тебе пришлось внести какие—то коррективы в свои устоявшиеся принципы?

Фронин: Во-первых, я многому научился у Горбенко. Выдержке, управленческому такту… Александр Николаевич, безусловно, прирожденный управленец. На тот момент де-юре главным редактором — генеральным директором должен был стать я, но де-факто первым лицом был он, хотя, тогда было даже не ясно, как будет называться его должность — финансовый директор, коммерческий директор?.. Надо отдать ему должное, Горбенко не занял кабинет главного редактора, а сел в небольшой и очень скромной комнате. Сначала он по высшим стандартам отремонтировал всю редакцию «РГ», привел в полный порядок все наше хозяйство и только потом занялся собственным офисом.

Отдельная история, как через год из генерального директора — главного редактора Фронина получился генеральный директор Горбенко и главный редактор Фронин. А первый год, повторяю, я совмещал обязанности.

Конечно, это и для сообщества было важно. Когда я подбирал команду, приглашал на работу авторитетных, знающих себе цену людей, то давал им определенные гарантии. Мне самому был предложен контракт с министром печати. Потом состоялась встреча с его заместителем Владимиром Григорьевым, который фактически курировал «РГ». И меня удивил первый заданный им вопрос. Я настроился на серьезный политический лад, хотел выяснить их логику, почему они остановили свой выбор на мне? А Григорьев спрашивает: «Ты когда последний раз покупал в подарок французские духи?». Я опешил... И даже не помню, что пробормотал в ответ.

Потом Григорьев показал мне разворот из «Комсомолки», там было размещено интервью с руководителем службы внешней разведки: «Сможешь сделать так, чтобы через год такое интервью появилось уже в «Российской газете»?» Я ответил: «Вот это смогу». Он попросил набросать 6-7 тезисов на тему, какой я вижу газету. Я что-то написал. Потом мы еще поговорили.

Постепенно до меня стало доходить, отчего Григорьев и Горбенко остановили свой выбор на мне. Они, видимо, считали, что, возглавляя «КП» на излете Советского Союза, то есть еще при наличии и ЦК КПСС, и ЦК ВЛКСМ, я делал максимально независимую либеральную демократическую газету с колоссальным тиражом, и при этом вполне качественную. И вот сейчас, уже в 2001-м году, от меня требовалось повторить тот же трюк.

Мне стало понятно, что «РГ» ни в коем случае не должна стать «Правдой» нашего времени, то есть газетой только одной точки зрения, газетой официальной, засушенной, директивной. В разговорах с Горбенко, Григорьевым, а затем — с Лесиным я понял, что мне дается шанс отодвинуть газету от власти. Именно отодвинуть. Из печатного органа сделать обычное СМИ — средство массовой информации, конкурирующее с другими газетными изданиями. Именно такая «Российская газета» будет полезна и читателю, и власти, наконец.

Но в какую сторону отодвинуть? И к кому ее придвинуть? Ясно, что читатель «РГ» не будет массовым. Ну, с чиновниками все понятно, они по должности останутся с нами. А кто еще? В результате мы пришли к выводу, что надо искать поддержку у интеллигенции. В прежнем формате интеллигенция нас не читала: ее отпугивал сам державный облик газеты, тот тон, которым она вела свой разговор с читателем.

Многое следовало менять. Чтобы газета объединяла, консолидировала. Чтобы ее охотно читали и интеллигенты, и чиновники, и пенсионеры, и студенты. За сменой логотипа пошли дальше и полностью сменили «все платье».

Далеко не всем это нравилось. Я получал письма, в которых меня клеймили американским наймитом, врагом русского народа.

Снегирев: Да, я, хоть и не работал тогда в «РГ», но помню это время. Как-то встретил на улице нашего с тобой бывшего коллегу по «КП», он тоже начал меня убеждать, что ты продался то ли сионистам, то ли мировой закулисе, словом, «предал идеалы».

Фронин: Я тебе уже говорил про два «крыла» в «Комсомолке». И вот теперь тоже надо было оседлать такой двукрылый «биплан». С одной стороны, завоевать доверие массового читателя, который традиционно — еще со времен Петра Первого — не верит власти, найти такую тональность, поднимать такие темы, чтобы он не под дулом автомата начал читать газету. С другой стороны, сохранить деловые и честные отношения с официальной властью.

Сам статус правительственной газеты предполагает совершенно определенные рамки и правила, которые нарушать нельзя. И при этом я хотел остаться верным своему старому принципу, согласно которому запретных тем нет. Если цены на хлеб повышаются, то, разумеется, мы обязаны не обойти сей факт своим вниманием. Но только пусть при этом соответствующий чиновник прокомментирует, отчего так происходит. Если ФСБ проводит какие-то свои мероприятия на границе и при этом ужесточает контроль в приграничном районе, что не нравится местным жителям или свободомыслящей интеллигенции, то пусть отдел «Общество» об этом напишет, а отдел безопасности даст комментарий от спецслужб.

Мы стали устраивать в редакции специальные вечера, приглашать на них интеллигенцию, представителей разных национальностей.

Затем мы задумались: а как сделать, чтобы не только представители творческой интеллигенции с удовольствием навещали «РГ», но и руководители властных структур тоже не обходили нас стороной? Я же помнил про задачу, которую поставил Григорьев: следующее юбилейное интервью руководителя СВР должно быть напечатано у нас. Конечно же, речь шла не просто о том, чтобы заманить в «РГ» главного разведчика, задача была поставлена другая: сделать так, чтобы с читателями регулярно встречались руководители всех ключевых ведомств — и генпрокурор, и министры, и судьи… И тогда появилась идея «Делового завтрака». Почему завтрак? Когда гость пьет кофе с бутербродами, он чувствует себя не так официально, он расположен к более доверительной беседе. И журналист за чашкой чая тоже более раскрепощен, он не будет разговаривать с министром по укоренившейся привычке — «снизу вверх»: позвольте задать вам вопрос.

Снегирев: А как твои отношения  с Горбенко выстраивались?   

Фронин: Сказать, что у нас с самого начала все было абсолютно безоблачно, я не могу. Лично мне какое-то время мешал комплекс проигравшего главного редактора. Та история с драматическим уходом из «КП»… И когда настала пора работать над уставом федерального государственного учреждения «Российская газета», этот комплекс вылез наружу: мне казалось, что я не должен уступить генеральному директору ни пяди своих полномочий. О чем бы в уставе ни шла речь, я настаивал: «За это отвечает главный редактор». Так продолжалось, пока Горбенко не произнес замечательную фразу: «Не думал я, что главный редактор хочет отвечать за состояние унитазов». Это меня отрезвило, я понял, что перегибаю палку.

Постепенно у нас сложились очень доверительные отношения, но он никогда не переходил черты, не пытался любым способом навязать мне свое мнение. Причем он не просто доверял редактору, а всячески поддерживал его авторитет.

Снегирев: И вот Горбенко ушёл…

Фронин: Да, он теперь заместитель мэра, а на его месте новый генеральный директор «РГ» — Павел Негоица. И я, и весь коллектив это сразу приняли — наш человек! Хотя Павлу очень непросто. Быть журналистом по профессии (а он долгое время работал собкором в Италии) и удержаться от соблазна, чтобы не сделать замечания («не тот заголовок, не то фото, не тот материал»), трудно. Павлу удается…

Вот в нем уживаются и менеджер, и журналист. Все вокруг говорят о смерти печатных СМИ, и Паша тоже забросал меня статьями на сей счет. Это для того, чтобы мы развивали мультимедийную журналистку, не отставали, учились, перестраивались, конкурировали — выжили, наконец. При этом с 2012 года он стал мотором создания новой модели газеты, вложился в цвет, в финскую бумагу — это в умирающую-то печатную газету!

Снегирев: Признайся, наверное, было немало случаев, когда твое желание делать хорошую оперативную современную газету входило в противоречие с официальным статусом этой газеты.

Фронин: Глупо это отрицать. Всегда был и сейчас остается  определенный коридор, за пределы которого нам ступать не следует. Причем опасности таятся и с одной, и с другой стороны. Например, если, не дай Бог, я что-нибудь сделаю в угоду властям, вопреки здравому смыслу, общественному мнению, то это принесет газете очевидные имиджевые потери.

Поэтому, как я уже тебе говорил, бывает, что лучше чего-то не напечатать, чем чего-то напечатать. Конечно, при этом есть риск отставания от лидеров рынка СМИ. Но тут вступает в дело следующее правило, которое гласит: сумма вторых мест в итоге выводит тебя на первое.

Горбенко как-то сказал: «Давай такой рекламный слоган «РГ» запустим: «Главная газета страны». Я ему говорю: «Саша, но нас же никто не назначал главной газетой страны. Мы должны быть главными по оперативности, по эксклюзивности, но мы как раз часто в этом и уступаем другим — в оперативности, в эксклюзивности. И когда мы сами про себя станем говорить — главная газета, то я буду выглядеть среди коллег — редакторов явно нескромным человеком». Но у Горбенко были другие аргументы. Он в итоге настоял на своем. Сначала это вызывало шутки в среде коллег, а закончилось тем, что они стали представлять меня: главный редактор главной газеты. И это прижилось.

Снегирев: Сложно ли было тебе осваивать новейшие технологии? Например, интернет? Или постигать премудрости создания сайта, тонкости, связанные с электронной версткой?

Фронин: Сложно. Я из того поколения, которое очень дорожит традициями бумажной журналистики. Ее лучше назвать журналистикой мысли. Помню, в самом начале перестроечных времен мы взяли на работу студентов журфака, и эти пацаны сразу побежали на улицу, написали маленькую заметку: 7 ноября коммерческие туалеты работают бесплатно. А что, ведь и вправду прикольно! Но это уже начиналась другая журналистика — та, которая и правит бал сегодня. В «лихие» 90-е у молодого журналиста раздавался телефонный звонок: «Хотите узнать государственную тайну?». — «Хочу, а в чем суть?». — «Украина готовится напасть на Краснодарский край! Я буду в шесть часов с секретными документами у фонтана». Молодой человек приходил к фонтану, получал «секретные документы», потом бежал с ними через шестой этаж, возбуждая всех встречных, а в итоге за ним бежали еще чуть ли не сто человек — у нас бомба! Украина готовится напасть на Краснодарский край! И попробуй главный редактор это не напечатать. Вот так все и начиналось.

Современная журналистика другая, чем та, на которой мы выросли, она живет по иным правилам, и было время, когда я как бы несколько отстал от поезда. Мне казалось это несправедливым — то, что уничтожается журналистика качественная, журналистика для думающих, мыслящих людей. А на смену ей, как правило, приходит голая информация с поверхностным комментарием.

Я с абсолютным уважением отношусь к интернету, к электронным версиям, которые открывают перед газетой новые колоссальные возможности. И одновременно ненавижу мобильный телефон, айпэд, потому что я без них, извините, в туалет зайти не могу. Такова доля главного редактора. Впрочем, ты и сам знаешь, что главный редактор — это профессия круглосуточная.

Снегирев: Про Фронина также говорят, что он заботливо относится к ветеранам, пригревает нашего брата…

Фронин: Есть золотое правило: если хочешь, чтобы к тебе хорошо относились твои последователи, заботься о тех, кто старше.

Надо находить разумный баланс между юными, дерзкими, амбициозными ребятами и уже пожившими, тертыми журналистами. Если бы в той старой «Комсомолке» не было Пескова, Голованова, Руденко, Роста, Бочарова, то у кого бы мы учились?

Снегирев: Напоследок задам тебе вопрос, который сформулировал наш общий с тобой товарищ: что бы ты еще мог делать в жизни с таким же удовольствием, как делаешь газету?

Фронин: Я наркоман. Мой наркотик — газета. Прийти утром на работу и еще не знать, чем будут заполнены наши 16 полос, а уже к вечеру получить готовый продукт и отправить его читателям — что может быть лучше!

Снегирев: По-моему, ты одно время рыбалкой увлекался?

Фронин: Был такой недолгий период, когда мы любили летом приезжать на Валдай. Накупил удочек, лесок, поплавков… Но это быстро завяло. Недавно опять приехал на Валдай, разместили в отдельном деревянном доме с сауной прямо на берегу озера, чего раньше не бывало, но только зашел внутрь — телефонный звонок по мобильнику: «У вас там в газете идет закон о лесе. На какой странице он будет стоять?». И пошло-поехало. Звонки, вопросы, проблемы… Какая рыбалка…

Владимир Снегирев, журналист

Источник: https://jrnlst.ru/vladislav-fronin